– Ну здравствуй, Дамир, – его руки тянутся ко мне, и, не ограничиваясь рукопожатием, старый знакомый отца заключает меня в объятия.
– День добрый, дядь Федь, – отвечаю, вежливо кивая.
– Какой ты стал! Где тот пацаненок, который с моим Ромкой мяч на поле гонял? Ром, – окликает, повернувшись в сторону, – Дамира помнишь?
Невысокий мужчина, чьи волосы уже тронула седина, а лицо – морщины, кивает в ответ. Кладет на землю палку, которой поправлял угли в костре, и протягивает мне руку.
– Как не помнить? Здорово, Дамир. Сколько лет не виделись.
– Давненько, – жму ему руку и передаю Ивану ведро.
– Ой, сколько вы поймали, ну даете! – всплескивает руками только подошедшая Илона, переводя восторженный взгляд по очереди с меня на Ивана. – Сейчас я ее подготовлю, и будем жарить. Маша, – разрезает воодушевленным криком воздух, обращая внимание дочки на нас, – помощь твоя нужна.
Маша поворачивается и тут же встает, расплываясь в еще более широкой улыбке, предназначенной явно не матери, позвавшей ее. А мне.
– Вы уже приехали!
Что-то говорит, а я оглох. В одну секунду словно щелкнуло все вокруг и отключилось. Погасло, как на сцене, оставляя луч прожектора только на ней одной. Лучше бы она и дальше сидела в этом чертовом бассейне.
– Дамир, поможешь? – долетает до меня как сквозь стекловату.
На одеревеневших ногах подхожу к бассейну и протягиваю руку Маше. Она опирается на мою ладонь, а все, что я вижу – это красный купальник, плотно облепивший девичью грудь. Из-за воды и ветра ее соски четко очерчиваются под тканью. Кровь от головы пулей летит прямиком в пах. По тонкой шее неторопливо стекают капли воды, касаясь блестящей на солнце кожи, а меня подбрасывает от того, как тонкие пальцы крепко держатся за мои. Опускаю глаза и едва не сдергиваю ее вниз. Абсолютно приличный треугольник трусиков прикрывает ее спереди, но даже так я могу видеть, как ткань впивается в гладкую кожу, рисуя очертания женской плоти. Стискиваю зубы. В горле пересыхает, а внутренности наоборот вспыхивают. Руки начинают зудеть от желания прикоснуться ее там. Стащить белье вниз по ногам и, погладить ладонью упругие бедра, и…
– Вы так долго рыбачили, – говорит Маша, начиная спускаться.
Судорожно выдыхаю, взывая к чертовой куда-то подевавшейся выдержке.
– Время пролетело быстро, – отвечаю сдержанно.
Вторую руку Маша кладет мне на плечо, потому что больной ногой старается не наступать на скользкие ступеньки. Машинально подхватываю ее за талию и, забыв об отце позади нас, опускаю на землю. Ярко голубые глаза взметаются, а пальцы, все еще находящиеся в моей ладони, вздрагивают. Какая же она маленькая. Миниатюрная, как кукла. По приоткрытой губе стекает капля воды, притягивая мой взгляд как магнитом, минует подбородок, катится по шее, попадая на тяжело вздымающуюся грудь, соски которой плотно прижаты ко мне. Твою мать!
– Я вас заждалась, – шепчет тихо Маша, вкладывая в слова немного иной смысл, а по моим нервным окончаниям будто батогом проходятся. Хлестко так и отрезвляюще.
Резко разжимаю руки и отхожу на шаг.
– Проголодалась? – пытаюсь улыбнуться, но уверен, что ни черта не выходит.
Маша засовывает ступни в сланцы и, взяв большое полотенце, обвязывает им тело, прикрывая грудь и плоский живот. Хвала Богам.
– Очень. Да и скучно было, – снова улыбнувшись мне, говорит Степе, что скоро вернется, и уходит в дом.
Я же теперь позволяю себе сделать то, что в данный момент необходимо. Откручиваю крышку от бутылки с коньяком, оставшимся после рыбалки, и наливаю жидкость себе в стакан. Несколькими большими глотками выпиваю его, надеясь, что камень, застрявший в легких, протолкнется, а напряжение в паху спадет. Как можно выглядеть невинным ребенком, но при этом вызывать во мне такое мощное желание? Порочное, грязное. Низкое, по отношению к ней. Черт!
Будь на месте Маши другая, уже бы закрылся с ней в комнате и взял то, чего так сильно требует нутро. По-разному бы брал. Смакуя. Исследуя каждый уголок тела и слушая симфонию из стонов. Голубые глаза бы закатывались от удовольствия, а полные губы просили еще. А я бы погружался в это манящее тело снова и снова, сначала медленно, потом быстрее, а после и вовсе бы отпустил себя, выжимая из малышки все, что она могла бы мне дать, и даже больше.
Да твою же! С силой зажмуриваюсь, сгребая пластиковый стакан в кулак и вышвыриваю его в огонь.
Нельзя! Её нельзя. Кого угодно можно, но не её! Потому что я не свинья неблагодарная. А она… не кто угодно…
18
– Ты надолго к Ивану? – внезапно раздается слева.
Рома. Внутренне тормошу себя.
– Нет, ненадолго.
– Как тебе в столице?
– Нормально.
– А мне вот не понравилось. Пытался работать на стройке, в магазине, таксистом. Но не мое это.
Осматриваю бывшего знакомого. На лице отечность, недельная щетина, глаза пустые. Пьет, и часто. И, скорее всего, не работает.
– А здесь свое нашел?
– Здесь бате помогаю в гараже, – ну, понятно, – да и родное все. Друзья, если что есть к кому обратиться. А там сам, никому не нужен был. О, рыбка.
Еще секунду назад ничего не содержащий в себе взгляд загорается, и, повернувшись, я понимаю причину. Маша с матерью несут подносы с подготовленным уловом, следом за ними Михалыч с Иваном, но ясное дело, что радуется он так совсем не рыбе.
– Костер готов? – интересуется Иван.
– Конечно. Давай, Маш, я помогу, – суетится Рома, протягивая руки к подносу, а я давлю в себе желание ударить по этим рукам.
– Спасибо, – отвечает девочка и поворачивается ко мне, – Дамир, если ты голодный, я могу пока нарезку тебе принести, овощи.
– Я подожду рыбу, спасибо.
– Я голодный, Маш, – раздражает меня еще сильнее Рома, – от бутерброда не откажусь.
– Сейчас пока рыба будет жариться, мы все поедим, – констатирует Иван. – Не будем же ждать. Маш, Илон, давайте накрывайте. А то мы с мужиками голодные. Надо чем-то помочь?
– Да нет, все готово, только вынесем, – погладив мужа по руке, уходит в дом Илона.
Стол буквально за несколько минут наполняется разными нарезками, мясными блюдами, овощами. Я всегда удивлялся, как они так все успевают. Мать после гибели отца перестала изощряться в плане еды. Даже готовил чаще я. То, что можно было сварганить на быструю руку, стало основным средством питания. Гречка, макароны, картошка, жареное мясо. Тушить и запекать в духовке я в том возрасте не умел. Если при жизни отца она баловала нас и печеными блюдами, и десертами, то потом как отрезало.
Здесь же каждый раз, когда приезжаю, создаётся ощущение, будто я по-настоящему дома.
– Ну что, давайте выпьем. Чтобы собираться такой компанией чаще, – поднимает стакан Белов.
Мужики налегают на приготовленное, начинают бурно обсуждать что-то свое, жаловаться на новое начальство на заводе, хвалить хозяек. А я откидываюсь на пластиковый стул и тяну коньяк. Заметить не успел, как рыба была готова и оказалась на столе. Получилась она действительно вкусной, но двух штук мне вполне хватило.
Маша чистит карася от костей для себя и Степы и, выложив ему кусочки на тарелку, непринуждённо облизывает пальцы.
Что ж ты делаешь, девочка? Почему то, что обычно кажется невоспитанностью у других, с ее стороны для меня как испытание? Блестящие губы обхватывают покрытый жиром палец, и от меня не скрывается, как кончик розового языка проходится по краю фаланги. Она даже не понимает, что делает.
По венам со скоростью света несется жидкая лава. Чувствую себя чертовым извращенцем, которого заводит даже такая малость как поедание еды. Мать же вашу!
Встаю из-за стола и, пока все поглощены разговорами, захожу в дом. Мне нужно покурить и выдохнуть, иначе внутренности спалит к чертовой матери.
Чиркаю зажигалкой и на полную затягиваюсь дымом. Опираюсь руками на подоконник, стараясь подавить вспыхнувшую похоть.
Давно. Очень давно я не хотел девушку так сильно. Обычно секс это что-то необходимое для того, чтобы сбросить напряжение. Он в кайф, он расслабляет и приносит эйфорию. Я пока еще не в том возрасте, чтобы отказывать себе в удовольствии провести время с красивой и приятной в общении женщиной. И делаю это с завидной регулярностью. Но не помню еще такого, чтобы выворачивало наизнанку от того, что девушка просто облизывает пальцы, даже не пытаясь при этом казаться сексуальной.