Молчи о нас

Элла Савицкая

1

– Немедленно скажи мне пароль, Валера! – чувствую, как ногти впиваются в ладонь от силы, с которой я от безысходности сжимаю кулак.

– Зачем? Разве так твоя страничка не выглядит лучше? – ядовито доносится в ответ из динамика. – Ты мне спасибо должна сказать, Белова. Никому не были интересны фотки твоих картин. А вот те, что сейчас выкладываю яяя…. Заметила, сколько лайков? Как сейчас помню, как ты позировала мне. Жаль, не разделась до конца, народ бы заценил.

Сволочь! Зажмуриваюсь, стараясь не думать о том, сколько людей уже поглазело на меня жизнерадостно улыбающуюся в камеру моему бывшему. Тогда я была счастлива. Стояла утром на кухне в его рубашке на голое тело, жарила для нас сырники, а он подошел и сказав, что я выгляжу чертовски сексуально, начал фотографировать. Я шутливо спустила с плеча ткань и пару раз попозировала, наивно полагая, что эти снимки останутся только в его телефоне. Тогда, полгода назад, когда я еще не знала, какой на самом деле Панфилов подонок.

Узнала я его настоящую сущность только после того, как мы расстались. А сегодня он превзошел самого себя, взломав мой профиль в соцсети и опубликовав эти фотографии с подписями якобы от моего лица. Да такими, что мне от стыда провалиться сквозь землю хочется.

Стараясь не показать ему, насколько мне больно и гадко от его поступка, шумно сглатываю ком в горле. Там нет откровенных фото, все вроде бы прилично, если не считать того, что в целом я отличница и никогда никому не давала повода считать себя развратной. А после тех комментариев, которыми Валера подписал фотографии, я именно такой теперь себя и ощущаю.

– Валера, удали все сейчас же! Как ты мог вообще это сделать?

За окном раздается мощный раскат грома, но я даже не вздрагиваю. Я потрясена и разбита поступком человека, в кого еще какое-то время назад была влюблена и который сам казался таким же влюбленным по уши.

– Ты же не захотела ко мне вернуться. Вот я и подумал, почему бы не поделиться этими фотками с другими? Видела, сколько человек уже на тебя подписалось? Я, можно сказать, одолжение тебе сделал. В комментариях даже требуют продолжения фотосессии. Устроишь им, Белова?

Скотина! Скидываю вызов и со злостью бросаю телефон на кровать. Оседаю на покрывало следом за ним и роняю в ладони лицо.

Боже, какое унижение! Как я завтра в глаза всем буду смотреть в университете? Ведь эта новость разлетится, как тополиный пух в начале июня, и уже завтра слово «развратная» покажется мне райским елеем в сравнении с тем, какие еще ярлыки на меня навесят.

Комнату озаряет свет молнии, которую спустя пару секунд догоняет гром. Весь день сегодня льет как из ведра. Вероятно, Панфилов не нашел чем занять свой выходной в такую погоду и решил развлечься за мой счет.

Провожу дрожащими ладонями по щекам. Не плакать, не плакать, не плакать! В конце концов, народ в университете и похлеще отчебучивает. Вот только дело не в том, что творят они, а в том, что сейчас темой номер один стала я. И самое ужасное – получила такое от человека, в которого когда-то была влюблена. Встаю с кровати и нервно меряю комнату шагами. Меня душит злость вперемешку с отчаянием.

Хоть бы родители не увидели! Их примерная дочь, образец для подражания теперь как произведение искусств в музее, на которое можно смотреть сколько вздумается. А если представить, что подписи под фото оставила именно я… мама дорогая!

Порыв ветра сквозняком открывает дверь, и до меня доносится настойчивый стук с первого этажа. Замираю. Кто мог прийти в такое время? Одиннадцать вечера на часах.

Может, родителям удалось добраться до дома?

Срываюсь с места и, стирая со щек следы успевших выступить слез, спускаюсь вниз. Бросаю беглый взгляд на себя в зеркало. Глаза немного красные, но в целом не должны заметить.

Подхожу к двери и вздрагиваю, потому что по ней еще несколько раз с силой ударяют. Ключи что ли потеряли?

Щелкнув замком, распахиваю дверь. Первый порыв – захлопнуть обратно. Что я и делаю, потому что на пороге оказывается незнакомый мужчина, ростом на полторы головы выше меня. Но испугал меня не его рост. Взгляд карих глаз, довольно жесткий и суровый. Понадобилась секунда, чтобы меня пробрало от него до самых костей. Вот только дверь мужчина ловит на лету и, надавив на нее, заставляет меня отодвинуться. Делает шаг на порог.

Боже… У нас и брать-то нечего, если это вор.

– А ты гостеприимная, Маша, – вдруг произносит он без тени улыбки, заставляя меня слегла ослабить давление на дверную ручку и нахмуриться.

2

– Извините, а Вы кто?

Первый испуг проходит. Если ему знакомо мое имя, значит, я должна знать этого человека. Вот только такого мужчину я вряд ли бы забыла. Всматриваюсь в лицо, внезапно начинающее казаться очень смутно знакомым, но вспомнить, где я его видела, не получается.

Высокий лоб, мужественный подбородок, черная щетина, по которой обильными дорожками стекают капли дождя, четко очерченные губы и взгляд… Будто смотрит не на меня, а прямо мне в голову. Внутри начинает вопить сирена, предупреждая об опасности, потому что среди наших знакомых я этого человека не припоминаю. Таких мужчин не забывают, даже если постараться. У него слишком многоговорящая внешность, чтобы просто стереться из памяти.

– А отец тебя не предупреждал о моем приезде?

Предупреждал? Отец? Ох, чееерт!

– Дамир Маратович? – вырывается у меня прежде, чем догадка звонко хлопает меня по ушам.

Какой кошмар! Из-за этих фотографий я совершенно забыла о просьбе отца встретить его близкого знакомого, который как раз сегодня должен был приехать.

– Все же предупредил, – хмыкает мужчина. – Войти позволишь или будешь еще раз дверью в лоб целиться?

Щеки густо краснеют, и я тут же отступаю в сторону. На пол опускается черная спортивная сумка, а следом за ней в коридоре оказывается и гость. Не сказать, что он представляет из себя груду перекаченных мышц, но пространство как будто физически уменьшилось, стоило ему оказаться внутри.

Перевожу взгляд на стену, где среди других семейных фотографий есть снимок папы с Дамиром Маратовичем. Там он лет на десять младше и почти не похож на себя. Отец часто рассказывает о нем, ведь этот человек регулярно помогает нам материально, но последних его фото я не видела. Да и вообще знаю о нем только то, что он служит в полиции и что отец к нему питает самые теплые чувства благодаря их общему прошлому.

– Извините, пожалуйста, я немного закрутилась и забыла о вашем приезде. Вы разувайтесь, проходите. Только вот родителей нет.

– Знаю, – проведя широкой ладонью по своим коротким волосам вперед, струшивая воду, гость снимает черные спортивные туфли. – Иван звонил мне, сказал, что они застряли в мотеле.

– Да. Завтра будут пробовать добраться до дома, но сегодня в ночь уже никак. Вы, наверное, раздеться хотите? – спохватываюсь, понимая, что вся его одежда насквозь промокла.

Сколько же он так стучал стоял? Козырёк на входе не так давно сняли для ремонта, и теперь от дождя скрыться можно только внутри дома.

– И раздеться, и душ не помешал бы. На этот раз желательно горячий, – в мужском баритоне слышится сарказм, и я, виновато опустив глаза, проскальзываю между ним и стеной к ступеням. Стыдно-то как, кошмар!

И как я не услышала? Еще и кормить нечем человека. Я даже не приготовила ужин. Степку только кашей накормила перед сном, раз за разом вытаптывая кухню и пытаясь тщетно вернуть себе свой профиль через администраторов. Придется на скорую руку что-то соображать, чтобы не оставить с дороги голодным.

Поднимаюсь по узкой деревянной лестнице. Тяжелые шаги мужчины раздаются сзади. Радует хотя бы, что не нужно было встречать его на автостанции. Отец говорил, что он будет на машине. …

Стоп, машина же осталась за воротами!